(Изначально текст был написан для Carnegie.ru, но, видимо, под давлением более актуальных новостных поводов не вышел. Между тем, думаю, что он полезен для интересующихся темой).

Любите ли вы новости, как люблю их я? Свежими, не очень, сырыми, приготовленными и переперченными – я люблю любые, даже фальшивые. Это не только моя личная слабость, это еще и предмет профессионального и даже научного интереса. Оказавшись волею судеб в центре новостного урагана под названием «выборы президента США», я (как и другие потребители американских новостей) стал целевой аудиторией свеже-обнаруженного феномена fake news.

Стоп. Что скрывается за этим восемью буквами, на самом деле?

Как и любое меметическое определение термин fake news используется не для того, чтобы прояснить, сделать кристально понятным некое социальное явление. Ровно наоборот – разные участники дискуссии используют его прежде всего для широкого описания тех элементов медиа-пространства, которые им категорически не нравятся и которые вредят их политическим, социальным или медийным целям. В начавшейся еще во время выборов «войне» Дональда Трампа с ведущими СМИ Америки понятие fake news летает от одного фронта к другому. Частотность упоминания – особенно в январе-феврале – зашкаливала, соревнуясь с двумя главными развлечениями США, Супербоулом и Оскаром.

ВЕРСИЯ MAGA (Make America Great Again)

С Трампом и его вариантом термина все более или менее понятно: в его версии fake news – это почти все традиционные СМИ страны, которые как были, так и остались критичными по отношению к нему. В одном из своих твитов он прямо назвал медиа-противников «врагами народа». В чем реально претензии Трампа к либеральным, популярным и уважаемым изданиям и телеканалам – New York Times, Washington Post, CNN, MSNBC, Politico и многим другим?

Даже без специальных инструментов медиа-анализа понятно: Дональд Трамп недоволен тем, что упомянутые (и многие другие) СМИ «относятся к нему без уважения», причем настолько без уважения, что постоянно муссируют особо неприятные и чувствительные темы. Вмешательство России в выборы в США и контакты команды Трампа с российскими спецслужбами, например. Или постоянные «утечки» информации как из самого Белого Дома, так и из разведсообщества США. Или темное предпринимательское прошлое президента и его кандидатов на государственные посты. Или сомнительные ораторские способности. Или постоянные ошибки Трампа в данных, сознательные или случайные ссылки на «альтернативные факты» – события, которые никогда не происходили или тенденции, которые никогда не были обнаружены (или просто противоречат имеющимся данным).

Дональду Трампу все это категорически не нравится. Он – казалось – был готов терпеть «боевые действия» с прессой в период избирательной кампании, и даже вполне эффективно использовал неизбежный интерес СМИ (пусть и критический) к себе, оборачивая его в будущую пользу. Однако после выборов, как мне кажется, Дональд Трамп ожидал от национальных медиа более конформного, соглашательского поведения – в конце концов, выборы состоялись, избиратель сказал свое слово, следует «объединиться», чтобы найти общие пункты повестки дня даже в сильно поляризованном обществе. Вместо попыток «понять Трампа», между тем, большинство изданий и телеканалов выбрали конфронтационную линию в освещении Президента и его действий; этому немало способствовал разгоревшийся в период «перехода власти» (transition period) скандал с «русским вмешательством» – от взлома серверов Национального Совета Демократической партии до публикации скандального досье британского разведчика Джонатана Стила.

Ярлык fake news (с добавлением «персонального» второго ярлыка для New York Times, которую Трамп особо ненавидит как житель этого города – failing, то есть «разваливающаяся») в интерпретации Президента США – это описание СМИ, которые говорят ему неприятные слова, и делают это жестко и последовательно. Далеко не вся критика, которая публикуется на страницах NYT или произносится в эфире CNN в отношении Дональда Трампа, на 100% оправдана. Равно как и далеко не всегда справедливы статьи, написанные на основании анонимных источников, материалов «сливов» разочарованных правительственных чиновников и разведчиков. Однако – в рамках американской традиционной политической культуры – президенту полагается терпеть критику, «работать с прессой» для того, чтобы объяснять свою политику и решения. Даже ненавидимый прессой Ричард Никсон (и ненавидевший прессу сам) не позволял себе называть основные новостные источники страны «фальшивками», а журналистов – «врагами народа».

Собственно, подводя итог трамповской интерпретации термина fake news, можно сказать, что для него это, с одной стороны, «ярлык недовольства», который он навешивает на издания  и телеканалы, контентом которых он недоволен; с другой стороны, это его «оружие» в войне за мнение массовой аудитории. Повторяя ярлык снова и снова, он целится не в редакции, и даже не в собственников медиа-компаний, критично отзывающихся о нем, или последовательно работающих над новым Уотергейтом, нет. Это его сообщение аудиториям, призыв и требование отказаться от тех СМИ, которые не нравятся Трампу, а, значит, не должны нравиться и его «избирательной базе». Вместо традиционной для Президента США роли объединяющего лидера, Дональд Трамп продолжает избирательную кампанию – усиливая поляризацию, раскол между «красными» (республиканскими) и «синими» (демократическими) избирателями, штатами, регионами страны.

ВЕРСИЯ MSM (mainstream media)

В свою очередь, традиционные СМИ, оказавшиеся в «черном списке Трампа», используют мем fake news для того, чтобы описать целую группу информационных феноменов (частично организованных и спланированных, частично «самозародившихся»), которые ворвались в американское медиа-пространство в связи с президентской кампанией и, впоследствии, избранием и правлением Дональда Трампа. Это очень комплексные и растянутые во времени «события», которые трудно описывать в категориях новостей и даже аналитической журналистики, поэтому авторы неизбежно идут по пути определенного упрощения и, честно говоря, превращения довольно сложного явления в комикс – простой, понятный, со злодеями и героями.

Для начала, в версиях массмедиа присутствует несколько сюжетных линий-нарративов (что контрастирует с простотой определения Трампа – «что мне не нравится – то и есть fake news»). Один из нарративов – «российское вмешательство», другой – «заговор alt-right» (альтернативных крипто-консерваторов вроде Стивена Бэннона, могущественного стратега Белого Дома), третий – «падение информационных нравов» (с под-сюжетами «во всем виноваты Facebook и Twitter» и «страшные стратегические технологии зомбирования, придуманные в недрах криптоимперии Роджера Мерсера»).

Поскольку третья версия отчасти совпадает с третьей интерпретацией мема-понятия fake news, которая бытует в научной и профессиональной среде (о ней ниже), то я сконцентрируюсь на первых двух.

Гипотеза о «российском вмешательстве» и «режиссуре Путина» в отношении феномена fake news основывается, как говорят в титрах некоторых кинофильмов, «на реальных событиях», однако, как и в кино, к фактам добавлена не только значительная доля вымысла, но и драматургия. Примерно два года назад американские СМИ обнаружили давно знакомый россиянам феномен «бот/тролль-армий», столкнувшись с агрессивным поведением про-кремлевских комментаторов в статьях, рассказывавших о событиях на Майдане и, впоследствии, конфликте на востоке Украины.  «Комментаторы» писали на ломанном английском «МГИМО финишед», обожали Путина и ненавидели «бандерофашистов». Их активность была столь высока, что – против сложившихся традиций – американские и британские СМИ были вынуждены ввести премодерацию комментариев на своих сайтах, а некоторые, по примеру ряда российских СМИ, просто закрыли возможность комментирования. Ряд американских СМИ провели расследования «фабрики троллей» в Ольгино; эти публикации получили большой профессиональный резонанс – до этого ничего подобного журналистам не встречалось.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы проблема fake news стала уж такой сенсацией для экспертного и академического сообщества в США. Самые ранние предупреждения об опасности подобного развития событий относятся аж к 1997 году, когда профессор университета Рутгерса Джеймс Катц опубликовал свою влиятельную статью “Битва в киберпространстве“. Уже тогда он достаточно четко сформулировал проблему: скорость обмена информацией в интернете и низкий уровень контроля качества у индивидуальных производителей контента могут привести к распространению непроверенных и ложных новостей.

Второй элемент будущей интерпретации «российского вмешательства» пришел из анализа деятельности телеканала RT (Russia Today) и публикаций Sputnik International, – медиа-продуктов кремлевского происхождения, заточенных на «донесение точки зрения России на международную повестку дня». Опять же – поведение RT и Sputnik и до того попадало на радары американских и британских СМИ, как пример российской пропаганды; однако в период острой фазы конфликта в восточной Украине неожиданно стало ясно, что они буквально управляют хором троллей, давай им «шаблоны» реакции на критику Владимира Путина и российской политики в иностранных СМИ. В период избирательной кампании в США российские медиа-форпосты, как принято говорить «топили за Трампа» (ну, для объективности – до какого-то времени еще и за Берни Сандерса) и «против Хиллари Клинтон». Вслед за политизированными мнениями Госдепартамента США и самопиаром Маргариты Симонян, американские СМИ в своем большинстве сильно преувеличили фактическое присутствие и популярность RT и Sputnik. Однако это прекрасно ложилось в уже зарождавшийся нарратив «Трамп любит Путина, Путин любит Трампа». Если же постараться быть объективным (а некоторые мейнстрим-медиа умудрились сохранить долю трезвости), то ключевой ролью российских пропагандистских медиа стало не фактическое вещание на США, а включение в сети распространения сомнительной, сознательно извращенной и спекулятивной информации, возникшие вокруг alt-Right центров (Breitbart Media, Infowars by Alex Jones, Drudge Report и некоторых других). RT и Sputnik стали постоянными источниками и постоянными дистрибьюторами «ужастиков» от альтернативных правых – естественно, с негативной информацией про Барака Обаму, Хиллари Клинтон, Демократическую партию, американский истеблишмент и вообще США.

“Дистрибуционный” компонент участия российских государственных СМИ в сетях fake news давно и внимательно наблюдается, в частности, российскими исследователями – например, “Лапшеснималочной” Алексея Ковалева. В последние месяцы к журналистским наблюдениям добавились и проекты network science, в частности, работы лаборатории Дэвида Лэйзера в Northeastern University и Филиппо Мерсера в Университете Индианы. Совсем недавно, в марте, начали публиковать свое сетевое исследование сотрудники Кляйн-Беркман центра Гарвардского университета (под руководством проф. Иочая Бенклера). Практически всегда RT и Sputnik оказываются участниками соответствующих “сетей раскрутки” сомнительных новостей, конспирологических сюжетов и, особенно, приписанных высказываний. Они редко являются источником ложной информации, зато регулярно попадают в числе “верификаторов” (т.е. “настоящих СМИ”, взявших сомнительные новости в свои ленты и “усиливших” их либо с точки зрения масштаба дистрибуции, либо с точки зрения “подтверженности”). Ложная новость вылетает из сомнительного блога, заведомо некачественного источника – подхватывается – “верифицируется”/”усиливается” – и становится частью наваливающихся на потребителя волн сомнительного контента. Для российских медиа это соучастие – частично бизнес, частично пропаганда; сети fake news поставляют потребителей их основного продукта и приводят новых пользователей. Большая часть fake news содержат в себе потенциал click-bite сенсации (заголовка, сформулированного как ловушка для читателя) – это любимый прием как “желтых” изданий, так и отчитывающейся валовым потоком трафика российских государственных медиа.

Наконец, третий компонент fake news интерпретации, популярной в американских медиа, подоспел как раз после выборов; содержательно это были данные о возможной связи руководства России и хакерских атак на почтовый сервер DNC и личный ящик Джона Подесты, появление скандального шпионского досье и, одновременно, результатов реальных и вымышленных/вброшенных «расследований» связей между Трампом, его избирательным штабом и «коварными русскими». Предполагаемое участие русских хакеров и их кремлевских начальников в столь масштабной и дерзкой операции оказалось недостающим звеном в конспирологической (или не очень?) конструкции. Многие журналисты традиционных СМИ в буквальном смысле потеряли голову и расстались с критическим мышлением: зловещий кибер-заговор, в котором переплелись все виновные в том, что Дональд Трамп оказался 45-м президентом США, включал в себя не только Путина, ФСБ, ГРУ, «ольгинских троллей», русскую мафию, альтернативных правых, но и «пятую колонну», ранее не особенно замеченную традиционными изданиями.

Типичным примером этого «безумия» может служить опубликованная в декабре в Washington Post статья о проекте PropOrNot, загадочном и анонимном «сервисе выявления российской пропаганды». Не-научный, исключительно спекулятивный и попахивающий маккартизмом «рисерч» анонимной группы активистов изначально был преподнесен WaPo едва ли не как научное открытие. После того, как другие СМИ попытались критически отнестись к этой инициативе, вашинтонское издание слегка исправилось, опубликовав что-то вроде опровержения собственных слов и выводов. Однако «осадочек остался» – мейнстримные медиа хватаются за любую, пусть даже крайне дурно пахнующую соломинку, чтобы справиться со «стрессом Трампа» и объяснить его воцарение в Белом Доме происками внешнего врага, заговором alt-right или неудачным расположением звезд. Так это или не так, но fake news в их интерпретации неразрывно связаны с именем главного стратега Дональда Трампа – Стивена Бэннона.

ВЕРСИЯ АРХИТЕКТОРА И СТРАТЕГА

С самого зарождения интернета, как платформы для медиа-коммуникации, почти в каждой стране возник целый класс особого, конспирологического цифрового «самиздата». Конспирологи и свидетели НЛО, любители альтернативной истории и неприемлемые в «открытой печати» расисты и гомофобы, «леваки» и «праваки», радикальные консерваторы, анархисты и троцкисты – весь цвет «перпендикулярного дискурса» был немедленно представлен в виде веб-сайтов, блогов, позже – аккаунтов в социальных сетях, каналов в Youtube. «Альтернативные медиа», которые оспаривали сложившиеся принципы понимания общества, политики, истории, даже науки и медицины, хотя и существовали давно, всегда считались относительной маргиналией, то есть явлением на границе приемлемого. Их аудитории – чаще всего состоявшие из полусумасшедших поклонников очередного альтернативного «пророка» или «комментатора» – были небольшими, слабо обновляющимися, однако уже тогда, на раннем этапе развития, крайне агрессивными, много пишущими, привычными к спорам и «срачам».

Опять же, россиянам интернет-эпохи такие маргиналии хорошо известны; от секты сторонников Фоменко-Носовского (альтернативная история) до секты евразийцев-дугинцев, от тренированных троллей Константина Рыкова, верившего в величие России еще до того, как это стало модным – до всяких реконструкторов милитаристского толка, откуда вышел Игорь Гиркин-Стрелков. Масштабы этого явления всегда (да и сейчас, после полученных усилений) оставались ограниченными; единственным исключением – да и то чисто американским – был Drudge Report, гигантская биржа ссылок на консервативные и альтернативные новости, выросшая из персонального блога Мэтта Драджа, который был публикатором первоисточника скандала с Биллом Клинтоном и Моникой Левински.

Маргиналии альтернативных медиа так и жили бы себе на обочине информационной реальности, иногда становясь поводом для насмешек мейнстримных СМИ, если бы не Стивен Бэннон. Сменив в 2012 году во главе Breitbart Network (BN) умершего основателя Эндрю Брейтбарта, Бэннон отнесся к полученному наследству стратегически. При Брейтбарте BN была цепочкой консервативных, крайне правых – но вполне вписывавшихся в рамки допустимого – блогов и самодеятельных лент новостей из республиканского лагеря. BN поддерживала «Чайную партию», разные региональные анти-либеральные инициативы, борьбу с ObamaCare и другими «демократическими» новациями – с традиционных право-либертарианских позиций. Снижение налогов и рост полновластия штатов в федерации, против абортов, против «позитивной дискриминации» (affirmative action, политика, защищающая расовые меньшинства в США), против политкорректности, против ограничений Второй поправки (право на владение оружием).

Стивен Бэннон расширил ассортимент Breitbart Network далеко за пределы, очерченные основателем. Во-первых, он активно взялся за альтернативные версии истории (как правило, конспирологические) и «альтернативную геополитику», пытаясь нарисовать такие картины внешнего мира и происходящих там событий, чтобы испуганные американские читатели, по собственному выражению Бэннона «обратили внимание, что творится у них на заднем дворе».

Бывший военный моряк и инвестиционный банкир, Стивен Бэннон, человек и образованный, и умный, и хитрый, увидел в маргиналиях некую неожиданную силу: силу увлекательной, полу-фантастической сказки о прошлом и настоящем, которая – при правильной организации – может стать существенным инструментом пропаганды. В отличие от других лидеров движения, возникшего на руинах разрушенной республиканским истеблишментом «Чайной партии», Бэннон, кажется, не был скован никакими заведомыми консервативными установками – вроде протестантской этики, или установок на «маленькое эффективное государство». Ideologue, как называет его американская пресса, тем и отличается от индоктринированного партийного политика, что легко отступает от «принципов», если видит шансы на расширение базы поддержки за счет этого отступления. «Альтернативные правые», лидером которых Бэннон считается, легко сочетают в своих представлениях о мире множество противоречивых и открыто враждебных идей.

Предложив – с помощью редакционных изменений в Breitbart – модифицированные идеологические шаблоны «нового изоляционизма», Бэннон вовлек в сети распространения, поддержки, усиления своего сообщения широкий спектр правых и контр-демократических (в смысле партийной принадлежности) сил. От полубезумного конспиролога Алекса Джонса из Infowars до консервативных журналистов-расследователей из Washington Beacon, от «налоговых консерваторов» типа Пола Крейга Робертса до финансовых фантастов из ZeroHedge, от анархистов-леваков и социальных активистов из Daily Cos до корпоративных борцов с идеей глобального потепления, все было для него лыком в строку. Разрозненные маргиналии все больше становились хорошо согласованным хором альтернативной политики, и Бэннон был режиссером этого предприятия.

Как я уже сказал выше, традиционные СМИ явно недооценивали потенциал созданной сети маргиналий – в течение трех-четырех лет ее рост и развитие видели только увлеченные борцы с сетевыми вирусными фейками типа профессиональных фактчекеров (такие, как factcheck.org, snopes.com, politfact.com). Как говорила на конференции по fake news в Гарвардской школе права в середине февраля управляющий редактор FactCheck Лори Робертсон, многие «инструменты», работающие в этих сетях fake news, напоминают «вирусные емейлы» – специфическую форму политической поведенческой агитации, которая распространилась в США вместе с популярностью «списков рассылки» (вот тут есть изложение ее выступления и ссылки на исследования про соответствующие механизмы). Многие немолодые люди, страшась интерактивности и привязчивости социальных сетей, давно практикуют «веерные» рассылки ссылок на интересную, как им кажется, информацию по списку своих родственников, друзей и знакомых. «Вирусные письма», о которых рассказывала Лори, как правило, представляли собой «разоблачение» какой-либо государственной или корпоративной аферы, которая может затронуть сбережения, собственность или образ жизни немолодого, собирающегося на пенсию или молодого пенсионера. Поскольку эти люди, как правило, лишаются офисного круга общения, их критическое восприятие (которое мы часто обобществляем с друзьями и коллегами, которых видим часто или каждый день) притупляется, а ощущение «злого мира» (mean world), наоброт, обостряется. Ведь постоянная работа и круг общения защищают тебя и страхуют от многих неприятностей – на пенсии, особенно в США, ты полагаешься только на себя и ближайших членов семьи.

Эти вирусные письма были настоящей катастрофой в конце 90-х и начале 2000-х, провоцируя локальные, а иногда и национальные банковские паники, перекладывание сбережений в золото, строительство бессмысленных бомбоубежищ, покупки бессмысленных страховок от СПИДа и другие нелогичные действия «инфицированных» представителей аудитории. Хитрость этих политических и коммерческих «вирусов» заключалась в том, что «письмо несчастья» приходило тебе от лично знакомого и, как правило, схожего с тобой человека. Использованная в нем информация (а также дезинформация, «вирус») заведомо пробивала первый – и самый главный – барьер критического восприятия информации: она была персонифицирована тем, кто первый нажал на кнопку «отправить моему списку рассылки».

Модернизированный Стивеном Бэнноном метод представляет из себя те же самые «письма несчастья» (очередной заговор государства, очередная афера Клинтонов, очередные происки демократов против нашего привычного образа жизни), только помещенные в контекст постоянно зацикливающихся сетевых цепочек, включающих бесконечные alt-right сайты, аккаунты в социальных сетях, бот-кампании по продвижению определенных идей и т.д.

Однако все созданное – при заметном росте влияния alt-right идеологии – не переставало быть всего лишь коллекцией маргиналий, пусть и работающих теперь в согласованном режиме. Не хватало главного толчка, последней капли – которой стала избирательная кампания Дональда Трампа.

ВЕРСИЯ НАУКИ

Хотя для большинства массовых читателей и зрителей мем fake news – это относительно новый феномен (Google Trends показывает, что вспышка поискового интереса к понятию пришлась на ноябрь 2016 года), для ученых эта проблема далеко не нова. Мало того, существует вполне разработанная группа теорий в самых разных областях знания, которые не только объясняют природу нашего интереса к недостоверной, но «попадающей» в наши ожидания, информации, или тех, которые препарируют «прилипчивость» ложных идей и концепций, их «возвратность» в общественное мнение с определенной регулярностью. Ложной и сомнительной информацией и ее потреблением занимаются самые разные специалисты – социальные и когнитивные психологи, историки медиа и политики, социологи, ученые в области network science и специалисты в области распространения вирусов, логики и создатели искусственного интеллекта, политэкономисты и специалисты в области теории коммуникаций. Междисциплинарная природа проблемы слегка затрудняет выработку общего понятийного аппарата – но не мешает, как на упомянутой конференции в Гарварде (Combating Fake News, 17 февраля 2017 года), совместно обсуждать имеющиеся результаты исследований и планировать новые проекты.

Немного ликбеза в области теории коммуникаций, которая, пожалуй – через исследования пропаганды, рекламы и цензуры – ближе всего к выработке полноценного «словаря», описывающего феномен fake news. Коммуникативистика традиционно – еще со времен великих основателей, Уолтера Липпмана и Эдварда Бернайса – разделяет «недостоверную информацию вообще» на три основных класса.

Первый, существующий органически, то есть без умысла и злой воли какого-то источника или группы источников информации, называется misinformation (то есть «ошибочная информация»). Прежде всего, это неумышленный обман потребителя путем донесения до него сообщения, в котором все или часть фактов не соответствуют действительности, или искажены под воздействием добросовестного заблуждения, или по неаккуратности. В категорию «ошибочной информации» попадают и опечатки, и непроверенные новости, и колонки-мнения, написанные на основе неполной или ложной информации (при этом автор уверен, что его полемический задор законно изливается на страницы или в эфир). Эта часть fake news – неизбежная плата за несовершенство образования, самого автора, редакционного процесса или информационных систем. Как говорил, пусть преувеличивая, один из основателей современной американской медиа-системы Пулитцер, «в тот день, когда газета выйдет без единой опечатки, мир станет другим». Кстати, того же Трампа в его войне против традиционных американских СМИ крайне раздражают две вещи, имеющие отношение к классификации misinformation: когда они додумывают, дописывают какие-то предположения о самом Президенте или его политике и когда эти же СМИ критикуют самого Трампа за постоянное использование неверной, ошибочной или просто ложной информации в его выступлениях. Трудно представить, чтобы Дональд Трамп стремился спровоцировать международный конфликт, рассказывая о несуществующих террористических актах в Швеции несколько недель назад; конечно, он просто «ляпнул» первое попавшееся ему географическое название, полагая, что в любой стране с высокой долей беженцев в числе иммигрантов должны случаться эксцессы. Это типичная misinformation, степень вреда которой сильно зависит от того, нашелся ли тот мальчик, который сказал «а король-то голый».

Второй тип fake news – это disinformation, то есть осознанное и намеренное изменение или подмена фактов в сообщении, в интересах распространяющего сообщение. Традиционно считается, что дезинформация должна (а) «незаконно» вызывать доверие у ее потребителя и (б) воздействовать на его мнение, решения или вообще поведение, возможно, против его интересов, воли и ценностей, причем воздействовать в соответствиями с предполагаемыми целями создателя «дезы». Например, советские «активные мероприятия», типа утки о том, что СПИД создан в секретных лабораториях Пентагона в Форт Дервике для уничтожения черной расы – это типичный пример дезинформации, целью которой был подрыв публичной дипломатии США в Африке, усиление расовых разногласий в самой Америке и «посев гнева» среди европейских левых, всегда подозревавших в те годы (1980-е) США в самых страшных заговорах против человечества.

Дезинформация – это частный случай пропаганды (которая далеко не всегда пользуется придуманными или модифицированными фактами), ее наиболее вредоносный потомок. Военная или разведывательная дезинформация – это тонкая и опасная игра; медийная дезинформация – это психологическое оружие, применение которого оставляет глубокие и, к сожалению, практически не исчезающие шрамы в массовом сознании. Например, мгновенное объединение конкурирующих и даже политически альтернативных американских СМИ в определенном анти-путинском  и анти-российском консенсусе после появления докладов о российском вмешательстве в выборы – это боль от шрама, который оставили на общественной памяти кампании «красной угрозы» 1918-1921 годов и «охота на ведьм» послевоенного периода (1946-1953), обычно ассоциирующихся с именем сенатора Джозефа Маккарти. Образ «бешеного красного медведя», годами дремавший, мгновенно пробудился и стал одной из причин штампованного, зачастую иррационального обвинения России и Путина во всех бедах либеральной Америки.

Третий тип fake news – это коммерчески мотивированная ложная информация, более известная в форме недобросовестной рекламы. Как известно, реклама не обязательно продвигает товар или услугу, она может также дискредитировать продукты конкурентов. В применении к политической и социальной журналистике, третья форма fake news – это прежде всего дискредитация политических оппонентов, снижение их рейтингов, атаки на их избирательную базу и тому подобное.

Выдающийся когнитивный психолог Стивен Сломан, выступая на гарвардской конференции, начал свою презентацию с горькой фразы:

«40 лет я изучаю как люди думают. Единственное, в чем я уверен после стольких лет научных усилий – люди мало думают, не любят думать и не особенно ценят тех, кто думает.»

Одна из ключевых причин популярности fake news и их «прилипчивости», как считает Сломан, состоит в том, что люди с трудом соглашаются запускать механизмы критического мышления – которыми все мы оснащены, в той или иной степени, благодаря воспитанию, образованию и жизненному опыту. Еще сложнее критически отнестись к информации, которая «подтверждает» твои политические взгляды.

Профессор Сломан также подчеркивает, что люди воспринимают информацию не саму по себе, а в контексте «мета-историй», более или менее постоянно существующих «новостных былин», которые СМИ (а теперь еще и социальные сети) рассказывают постоянно и регулярно, как телесериал. «Мета-истории», особенно такие, в которых присутствуют архетипические образы героев и злодеев, принцесс и шутов, хтонических воинов ужаса и светлых паладинов добра, обладают дополнительной «вязкостью» и «липкостью». Инструмент «архетипизации» новостных «героев» (и «злодеев») не является идеальным для традиционных СМИ, которые скованы в своем жанровом, сюжетном выборе – но, главное, стремятся к сбалансированности и хотя бы демонстративной нейтральности информации. Fake news (равно как и пропаганда в целом), между тем, совершенно не ограничены в использовании «сказочных» инструментов – и они раскрашивают образы своих героев и врагов в самые яркие цвета, используя самые прилипчивые из определений.

Социологи и исследователи сетей (network science), равно как и специалисты в области вирусных эпидемий, видят в fake news своих «клиентов». Препарируя найденные примеры распространения, анализируя пути, по которым дезинформация распространяется от человека к человеку, они видят и классические вирусные модели (один заболевший может заразить десятки человек, но десятки могут заразить уже тысячи, а тысячи – миллионы), и явно искусственные, управляемые операции «навязывания» определенной информации – своего рода принудительное заражение информационной инфекцией. Дункан Ваттс, ведущий специалист Microsoft Research в области исследований сетевого распространения информации, опубликовал недавно очень подробную статью о «новостных вирусах» с удивительными картами «эпидемий».

Выводы Microsoft Research, с одной стороны, подтверждают правоту специалистов в области коммуникации – лишь единицы из предлагаемых fake news историй достигают своей цели, быстрого и эффективного распространения, и к тому же, только в том случае, если к их распространению привлекается – инициативно, случайно или за гонорар – крупный «социальный вещатель». Им может быть и крупный (по числу подписчиков) аккаунт в Facebook, Twiiter или Instagram, и традиционное медиа, которое по ошибке, или в целях разоблачения неправды, обратило внимание на fake news. Если это происходит, «эпидемическая модель» запускается – и останавливается только тогда, когда вычерпывается потенциал фейка (либо появляется другой повод для обсуждения, либо сменяется фокус истории). В огромной базе кейсов Microsoft – миллионы «топик-стартеров», однако, говорит Ваттс, лишь 1% фейковых историй выходят за пределы микро-групп (от одного до трех ретвитов на «топик-стартер»); и только 1% из этого процента становятся подлинными «вирусами», охватывающими миллионы пользователей.

Заканчивая «научную часть» моего рассказа, я не могу не сказать о тех, кто своими знаниями и опытом помогает остальным участникам процесса познания fake news оставаться в здравом уме и ориентироваться в неожиданно безумном пространстве. Это историки и специалисты в области политической экономии, заинтересованные в воздействиях на общественное сознание. Первые постоянно напоминают нам, что fake news – не новый, свеже-открытый феномен, а давний, проверенный инструмент политической борьбы. В американской политике, например, жестокий ранний пример относится к избирательной кампании аж 1800 года, в которой сошлись два отца-основателя – действующий президент Джон Квинси Адамс (кроме того, первый посол США в России) и его вице-президент Эндрю Джексон (изображенный на 20-долларовой банкноте). В ходе кампании, Джексон распространял об Адамсе слухи примерно следующего содержания: «у него [Адамса] скрытный характер гермафродита, существа обоих полов, которое не имеет ни силы и уверенности мужчины, ни нежности и чувствительности женщины». В ответ Адамс запускал (чуть более обоснованные) слухи о том, что его соперник «злонамеренный, низко павший человек, сын индейской скво-полукровки, которую оплодотворил мулат из Вирджинии». Джексон не погнушался обвинить своего президента в том, что тот, во-первых, собирается выдать свою дочь замуж за британского принца и вернуть монархию к управлению США, а, во-вторых, что он вывез из Лондона полномасштабный бордель, который размещается в подвале Белого Дома, и доступом в который Адамс подкупает других политиков.

Слухи – это не единственная форма fake news, которую знает история. В 1939-1941 годах британская разведка провела выдающуюся по своему эффекту операцию по втягиванию США во вторую мировую войну – против воли большинства американцев, настроенных на изоляцию от Европейского театра. Мало того, что британцы имели целую систему «информационных агентов», которые – аккуратно подбирая журналистов – размещали в американской прессе жуткие (и далеко не всегда фактически верные) истории про зверства нацистов, про страдания народов Европы (с которыми большинство американцев-иммигрантов чувствовали себя связанными). Сфабрикованные и специально подготовленные новости печатались и в специально купленной газете, которая распространялась среди сенаторов и конгрессменов (ничто не напоминает вам практики некоторых российских СМИ?), постепенно сдвигая их от жесткого изоляционизма к решению об интервенции и поддержке Второго Фронта, обещанного Рузвельтом Сталину.

Цивилизация ХХ века пережила множество итераций fake news, которые всегда были и всегда соседствовали с традиционными, классическими СМИ. Другое дело, что впервые мы имеем дело с цифровой средой, где исторические заслуги или сила бренда значат меньше, чем в «теплом аналоговом мире» прошлого. Рядовой блогер или специально созданный мальчишкой из Македонии сайт имеют ровно те же возможности доступа к аудитории, что и New York Times. Эпоха сосуществования «правильных» масс-медиа с «неправильными» закончилась – они вступили в прямую конкуренцию, причем в непростой ситуации для всех участников соревнований.

… И ПОСЛЕДНЕЕ: BIG DATA

Сенсационные расследования о роли компании Cambridge Analytica, специализирующейся в «психологическом профилировании» политических коммуникаций, в победе Дональда Трампа, впервые появились в швейцарской газете, а потом распространились по другим западным изданиям и телеканалам. Основываясь на вполне качественных исследованиях психолога-математика Михала Косинки, работающего в Стэнфордском Университете, компания якобы разработала инструменты глобальной, групповой и даже персональной «настройки» сообщений избирательных кампаний, которые могут «запрограммировать» поведение человека.

Идеи Cambridge Analytica представляют из себя синтез «теории нейро-лигвистического программирования» (НЛП), методов изучения личности пользователей социальных сетей на основе наблюдения за их поведением (лайки, ретвиты, другие действия в сети) и инструментов рефлексивного контроля, традиционно связанных с именем великого русского математика и психолога Владимира Лефевра. Якобы, Cambridge Analytica сотрудничала с штабом избирательной кампании Трампа и смогла предложить настолько удивительные инструменты управления мнением колеблющихся избирателей, что они сыграли решающую роль в победе The Donald в ключевых «соревновательных» штатах (что и решило исход выборов).

Некоторым неожиданным образом Cambridge Analytica связана с двумя фигурами из окружения Трампа – Стивеном Бэнноном и Ричардом Мерсером. Если про первого вы наверняка слышали (да и выше кое-что о нем сказано) – он является членом Совета Директоров Cambridge Analytica, – то второй персонаж известен намного меньше. Мерсер – крайне успешный управляющий хедж-фондами, крайне консервативный американец, ставший крупнейшим частным донором (после самого Трампа) его избирательной кампании. Он является основным инвестором Cambridge Analytica и владельцем материнской компании SCL – крупного контрактора военно-промышленного комплекса, создающей, в том числе, программное обеспечение для автономных боевых дронов, программные комплексы для военно-полевого использования, предсказывающие поведение противника и другие высоктехнологические милитаризированные продукты.

Сочетание этих факторов ничуть не хуже, чем «русская угроза», подействовало на критически настроенную к Трампу прессу. Помимо приведенной выше статьи в Guardian, почти все ключевые СМИ либерального спектра так или иначе рассказали про Cambridge Analytica и их «зловещую роль» в избрании 45-го президента США.

Какова связь между Cambridge Analytica и фальшивыми новостями? Да самая прямая. Методы НЛП – а «технология» компании является не более чем основанной на анализе больших данных алгоритмом по «подсовыванию» программирующей – якобы – информации разным группам потенциальных избирателей – отчасти базируются на тех же когнитивных слабостях человека, которые определяют привлекательность и «прилипчивость» fake news. Как сформулировал на уже неоднократно упомянутой конференции профессор MIT Адам Берински:

«Во все теории заговора верят очень мало людей. Но очень много людей верят в какую-то одну теорию заговора».

Своевременно и адресно «вброшенный» компромат, конспирологическая версия, яркий (но ложный по сути) лозунг действительно могут иррационально изменить поведение человека. Особенно в таких поляризованных и, честно говоря, отдаленных от жизни рядового американца (россиянина, француза, немца – далее везде) процессах, как выборы первого лица страны.

Какова была реальная роль компании-специалиста в big data Cambridge Analytica в победе Дональда Трампа, можно только догадываться. Осуществить разовое, точечное эффективное воздействие методами медиа-манипуляции не так уж сложно – вопрос денег, времени и способности «оставаться в рамках сообщения» (stay on the message) куда более значимы, чем наличие сложных, вычисленных алгоритмов дистрибуции сообщения. Управлять страной, тем более такой сложной, как США, используя сомнительные в своей чистоте методы – намного сложнее.

Так что судьбу fake news (в медийном и научном смысле) определит не теневой спонсор Мерсер и не загадочная британская компания, а реальная, практическая деятельность Белого Дома. Прагматичный, в конце концов, американский избиратель «голосует сердцем» редко и в надежде на действительно выгодные для себя перспективы. Выгоду не сфабрикуешь – она либо звенит в кошельке и на банковском счете, либо отсутствует.